Алхимик. Повести и рассказы - Игорь Агафонов

Утренняя клоунада скомороха Мити:

– Спал он крепко, крепко, крепко – заболела даже репка!

Омоновцы с вахты первого этажа во главе с медсестрой привозят новенького – большого косматого бородача, кое-как переваливают с каталки на кровать, отчего тот утробно мычит:

– Но-оги мои! Упустили, падлы! – и, зарывая голову в подушку, скрипит зубами.

Пришла сестра поставить ему капельницу.

– Дай-ка, милок, ручку.

Бородач с ошеломляющей яростью вскидывается:

– Уйди! Не то получишь черепно-мозговую травму! – и прибавляет выражения позабористее, так что медичка выскакивает с капельницей за дверь, правда, огрызнувшись на том же сленге. Бородач укрылся одеялом с головой и почти сразу засопел.

– Ну и ну, – сказал герцог опасливо, – ещё один сумасшедший! Этак он мой «вертолёт» зашибёт!

Действительно, столик с аппаратом, вытягивающим ногу герцога, находился от кровати новенького на расстоянии менее метра.

– Я его лет пятнадцать назад знал, – сообщил скоморох-Митя шёпотом. – Совсем другой был человек. Боксёр, между прочим. Потом у него что-то с рукой случилось… Ой, комары ещё тут! Хобот свой сперва помыл бы, а то, как ни укусишь, так волдырь! Зве-ери настоящие, – и Митя с наслаждением растёр в ладонях пойманного «зверя».

– А с ума когда сошёл?

– Кто? А-а, этот. Меня другое сейчас интересует, – и Скоморох перекинул на кровать Виктора Палыча газету. – Ты поглянь-ка, романтик. Как две капли!

Виктор Палыч развернул. На одном из снимков в репортаже о Чечне на висилице болтались три бородатые головы.

– Фу! Ну ты прям скажешь.

– А что, не похож разве? Пришили голову и – к нам в палату. Мироныч, ты как считаешь, могли нам басмача подселить? Или как по-сегодняшнему кличут… ну, которых из Дагестана намедни вышибли?.. Вах-хобиты?

Герцог покряхтел, прежде чем ответить:

– Что ж они, своих вешают?

– Ну-у… Может, бей своих, чтоб чужие боялись?

Герцог опять покряхтел:

– Это уже романтизм… с большой дороги, – и закрыл глаза. Он неважно себя чувствовал: вчера вечером его навестили парень с девицей, соседи по дому, принесли бутылку водки, потом парень сходил ещё за одной. Девица после никак не могла распроститься: «Вы, клиенты, не грустите без меня, потому что я вас всех люблю. Желаю вам…» – она много чего желала, путалась, и всё никак не могла закруглиться, пока парень не вывел её за руку. Однако через минуту она вернулась и сделала общий поклон, наподобие эстрадных.

Теперь вот герцог рассиропился, думает – иногда вслух – о том, как ему будет несладко одному дома на одной ноге, когда выпишут, да ещё думает, как бы так втихаря от врачей снять очередную гирьку с аппарата, называемый тут «вертолётом». Короче, неплохо бы опохмелиться… Он уже намекал Скомороху, которого вчера также угощали, как сторожила (к тому же у него с герцогом были одинаковые переломы), что долг платежом красен, но тот никак не среагировал – денег у него нет потому что. Да, собственно, послать в магазин всё равно некого.

Виктор Палыч незаметно задремал. И приснилось ему: привезли какой-то большой аппарат, засунули туда ногу «клиента» и стали проводить испытание. «Вот сволочи! – подумал „клиент“ в образе Виктора Палыча. – И ведь обязательно на мне! Кролика подопытного нашли!» Он уже сообразил, что это не наяву, а во сне, однако колено так ныло, что он по инерции злился на «испытателей».

Вечером в палату поместили бомжа… бомжа – не бомжа, но что-то наподобие, с изуродованной кистью правой руки, точнее – торчащим из повязки будто ошпаренным указательным пальцем, всё остальное, как он объяснил, заикаясь, срезало циркулярной пилой. И Скоморох тут же в открытую его окрестил: «Перст указующий!» И Перст этот устроился на койке рядом с герцогом. Вскоре герцог заелозил на своём приподнятом в изголовье ложе, стал покусывать седой ус, затем как-то незаметно сговорился со своим новым соседом, и тот вышел минут на двадцать… Вернулся с бутылкой и разлил по стаканам. Скомороха новые компаньоны обошли и он молчком глотал слюну, отвернув голову к стене.

Чуть позже Перст сбегал за второй бутылкой, и опять Митя остался не при чём. Виктор Палыч наблюдал за ним и сочувствовал: Перст и ему не понравился с первой же минуты. Это был бомж – «чего изволите». Он порывался всем угодить – и больным и персоналу: ложки-тарелки подать, мочу вынести и прочее, причём после этого своего угождения мог взять что-нибудь с чужой тумбочки – сигарету ли, кусок хлеба… В конце концов, он возбудил против себя неприязнь и самого герцога, чьё нападение на Перста было для всех полной неожиданностью.

– А ну положи на место! И не трожь! Ишь ты, промокашка! Ко мне сын приезжает в неделю раз, а ты все продукты умять за один присест хочешь! Пошёл вон отсюда, чучело! Чего зенки пялишь? Выпил на халяву и будь доволен! Не понял? Положи на место, я сказал!..

– А ч-что я у т-тебя взял? – взвизгнул Перст. – Я х-хлеб свой взял!

– И жрёт, и жрёт…

Они ещё попререкались, затем Перст лёг и завернулся в одеяло.

Когда утром врач (если глядеть со спины – вылитый Винни-Пух: такой же затылок, покатая спина и короткие оттопыренные ручки) осматривал Перста, тот не без умысла и довольно противным голосом приговаривал:

– Не обращайте внимания на мои мослы. Мне бы всего пару недель нормального питания… – как бы намекал, значит, что не просит большего.

Врач, как и Винни-Пух, на секунду-другую застыл в раздумье и ничего не ответил, кроме неопределённого «угу».

А Перст после осмотра пожаловался, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Я последнее время почти что ничего не ел.

На что ему Дуб (тут у всех, как вы заметили, появляются прозвища, частью легальные, частью нелегальные, то есть употребляемые за глаза. Дуб из последних пациентов, но о нём подробности чуть позже) … так вот Дуб сказал:

– Летом да не найти поесть – это уж слишком. Ты разбаловался, Перст.

– Но я не ворую.

– А зачем воровать. Приходи с утра на рынок. Не здесь, так в Лианозово поезжай. Там одни бабы ящики разгружают. Они тебя без соуса проглотят.

Перст посмотрел на свою калечную руку и даже произвёл руками некий жест, точно примерялся что-то взять-подхватить.

– Ящики, пожалуй, смогу.

– А так зашибут тебя где-нибудь, обязательно зашибут. Всё равно ведь своруешь, как припрёт.

Так вот Дуб, пожилой, лысоватый, но с пышными усами дядька очутился на кровати рядом с Виктором Палычем вчера днём: его привезли на каталке чуть ли не бездыханного, за ним ввалилась целая свита сопровождающих-родственников, все деловые, энергичные, особенно женщины, весьма респектабельно одетые. Дочь сразу же стала выяснять, сколько нужно давать медсестре за укол, сколько за массаж и так далее, причём обращалась почему-то к Виктору Палычу, чем, кстати, очень его смутила, поскольку… Давеча уже говорилось, что все пациенты сразу же обретали довольно точные – по внешности или по внутреннему содержанию – прозвища. Виктора Палыча, к его собственному удивлению, окрестили романтиком. Он не стал возражать, даже выяснять не стал, отчего так, но призадумался: не иначе как и в самом деле в его натуре имеется сей ингредиент и не в малой пропорции. И что с этим ингредиентом делать в сорок-то девять лет? Просто принять к сведению?.. О себе он был мнения скромного: великим умом не блещет, однако обладает изрядной интуицией, что помогало ему быть хорошим служащим, а это, собственно… Впрочем, закончим с Дубом. Оказывается, он пилил на своём участке засохший дуб, да как-то не рассчитал. То ли его стукнуло падающим деревом, то ли с испуга, но он потерял сознание. Однако сегодня он воспрянул духом – понял, что легко отделался, и к нему возвратилась страсть – видимо, природная и развитая на практике – наставлять, поучать. Это бы не так бросалось в глаза, если б в голосе не присутствовали нотки менторско-привередливые. Он любил, чтоб его слушали и слушались. Кстати, рассказал, что дачу его обворовали, много вещей забрали, из чего следовало, что был он человеком состоятельным. В прошлом, был намёк, чуть ли не министром. Виктор Палыча всегда интересовали подобные сочетания слов, как вот это «чуть ли не…» и он хотел уточнить: чуть ли не министр это, что ли, зам? Однако воздержался, поскольку Дуб продолжал:

– А намеднись из автомата стреляли по крышам! Представляете? Я позвонил, приехали с местного отделения и сказали по-дружески: ты бы лучше, папаша, звонил в Москву, а то нам тут как-то не с руки… А эти ребятки, ну те, что стреляли, приехали на следующей неделе в моё отсутствие и набили морду моему соседу, чтоб, значит, не дёргался больше к телефону. А? Каково! Я уж не стал ему говорить, кто звонил…

Ночью проснулся от шороха – это «вахобит» мял в ладонях что-то шуршащее.

Погоди-ка, сказал себе Виктор Палыч: это шуршание почему-то напомнило ему, как он у себя на работе в тот самый именно злополучный день, когда попал в больницу, спорил – да ещё как спорил! – о том, стоит ли возвращать в нашу современную жизнь институт дуэли. Бог его знает, с чего спор начался, однако Виктор Палыча он задел за живое. Он страстно утверждал, что дуэль помогла бы восстановить в обществе понятие чести и достоинства. Причём искренне в это веря.